Психотерапия любовной аддикции

Самое красивое и точное описание мужской любовной аддикции дал Оноре де Бальзак в романе "Ведьма".

Я уже обещала как-то разобрать это произведение, в нем много информации о механизмах любовного очарования.

Пока приведу только один отрывок, в котором дано краткое, но полное описание аддикции.

В начале аддикции тяга не такая уж сильная, но светлая и приятная. Возлюбленная кажется ангелом.

В разгар аддикции тяга очень сильна и кажется очень опасной. Возлюбленная кажется дьяволом.

Аддикция не только подавляет волю, она полностью меняет личность, и при сильной любовной аддикции человека очень сложно вытащить, поскольку вытаскивать некого, от него ничего почти не осталось. Это значит, что у него нарушена самоидентификация: ему безразлично, кто он, у него исчерпано самоуважение: он готов растворяться, утратил представление о собственном достоинстве и о важности самосохранения, его затягивает черная дыра и у него все меньше сил к сопротивлению.

Вот проследите в этом отрывке, как описано развитие аддикции.

1 этап (от начала до кристаллизации аддикции)

Сначала возникает умозрительное представление о возможном удовольствии.

Сами эти представления доставляют удовольствие.

Представления захватывают и возникает чувственное переживание: как бы это могло ощущаться в реале.

Возникает физическая тяга, растет, стремится к реализации.

Реализация на физическом уровне, если и происходит, дает не удовлетворение, а подкрепление.

Картины становятся еще более навязчивы, представления более чувственны.

Тяга к повторению и воплощению растет, реализация ищется с утроенной силой.

2 этап (кристаллизация аддикции)

Из-за объективных преград или недостатка взаимности начинает осознаваться зависимость.

Зависимость пугает, начинается поиск выхода из аддикции.

Но выход из аддикции требует дополнительных сил и связан со стрессом. Поэтому на помощь большинством людей призывается корона.

Корона как участок нейронных цепей, способный вносить централизованные искажения в систему восприятия реальности.

Корона усыпляет страх зависимости, создав иллюзию взаимности.

Физическое общение подменяется общением с фигурой, сексуальный контакт - мастурбацией, опыт - воображением.

Так происходит кристаллизация аддикции.

Чем сильней страх перед зависимостью, тем больше может расти корона и затягивается на шее петля.

Аддикция проходит несколько циклов кристаллизации до стадии разрушения личности, когда корона может быть уже не нужна, поскольку терять больше нечего, субъект разрушен.

(Кристаллизация аддикции не имеет ничего общего с кристаллизацией СЗ в балансе, противоположное явление).

Когда аддикция кристаллизуется, личность человека разрушается, иногда до самых основ. Разница между начальной аддикцией и кристаллизованной - как между человеком, любящим в выходной выпить, и алкоголиком. В первом случае человек может не пить, хотя и не хочет бросать, а во втором может и не справиться без помощи, смотря насколько тяжелая стадия.

На стадии кристаллизации аддикции фигура, вызывающая зависимость, всегда демонизируется.

Все описания в этом отрывке из романа Бальзака "Ведьма" стоит понимать как метафору.

Старец, допрашивающий ведьму - фрустрированный онегин, не обязательно пожилой, иногда даже юный, но всегда достаточно замороженный. Яства, которыми угощает ведьма - картины любовного общения, воображаемые по большей части.

Чаще всего ласки и удовольствия, которые переживают аддикты - это воображаемые картины, в реальности бывает не более десятой части того, чего он предвкушают и о чем они мечтают.

Тем не менее аддикция нарастает, на телесном уровне все ощущения переживаются очень ярко и живо, поскольку для человеческой психики основное значение имеет собственное восприятие, а не объективная реальность.

Приведенный мною отрывок имеет целительную силу для тех, кто находится в начале любовной аддикции или в ее разгаре.

Чтение этого отрывка может использоваться в качестве психотерапии.

Однако надо понимать, что дьявольской силой обладает не человек, а фигура в поле, которой аддикт скармливает свою личность, наделяя ее властью, разрушительной для себя. Без понимания разницы между человеком и фигурой работать над кристаллизованной аддикцией невозможно.

А друзьям предлагаю просто проанализировать этот отрывок подробно.

"Я был избран капитулом для выяснения дела, поднятого против некоего дьявола в женском обличье, действующего в образе беглой монахини, гнусной богоотступницы. Имя ее Зульма в языческой стране, откуда она прибыла; в нашей епархии известна она как сестра Клара, монахиня монастыря кармелиток, повергшая в смятение весь город, соблазнившая великое множество мужчин, дабы захватить их души во власть Маммоны, Астарота и сатаны — князей тьмы. Достигала она сего, отправляя доблестных мужей на тот свет в состоянии смертного греха и причиняя им смерть тем путем, каковым дается жизнь.

А я, судья, старец, чье сердце остужено годами, попался на закате дней своих в ту же западню, и потерял разум, и предательски нарушил обязанности, возложенные на меня капитулом. Узнайте же, сколь лукав дьявол, и остерегайтесь его козней.

На первом допросе оной ведьмы я увидел в ужасе, что оковы не оставили следа на ее ногах и руках, и я был поражен скрытой ее силой при внешней ее слабости. Ум мой помрачился внезапно, когда я увидел телесные совершенства, коими облекся дьявол. Я внимал музыке ее речей, согревавших меня с головы до ног, голос ее вызывал во мне желание быть молодым, дабы отдаться этому дьяволу, и мне уже казалось, что единый час, проведенный с нею, радость любви в ее нежных объятиях стоят вечного блаженства.

Тогда пренебрег я твердостью духа, коей должен быть вооружен судья. Сей дьявол, допрашиваемый мною, опутал меня такими словами, что на втором допросе уверился я, будто совершу преступление, ежели подвергну пыткам и мукам хрупкое создание, плакавшее подобно невинному ребенку.

Тогда голос свыше указал мне исполнить долг свой, ибо позлащенные словеса и речи, звучавшие, будто арфа небесная, суть дьявольские уловки; сие тело, столь стройное, столь цветущее, обратится в отвратительное косматое чудовище, с острыми когтями, а глаза, столь ласковые, — в адские угли; сзади вытянется чешуйчатый хвост, а прелестные уста станут пастью крокодила, И тут я вновь решил пытать названную дьяволицу до тех пор, пока не признается она в своей скверне, ибо такое воздействие принято в христианской церкви. Но когда, готовая к пытке, она предстала предо мною во всей наготе своей, я вдруг почувствовал себя силою волшебства в ее власти. Я почувствовал, как хрустнули старые мои кости, по телу разлился жар; в сердце закипела молодая кровь, все естество мое возликовало, и яд, проникший в меня через глаза, растопил снега моих седин.

Я забыл свою христианскую жизнь и как будто вновь обратился в школяра, что, сбежав из класса, весело резвится в полях и ворует яблоки.

Я не мог поднять руки для крестного знамения и уж не помнил ни церкви, ни бога-отца, ни сладчайшего спасителя. Во власти подобного помрачения шел я по улицам, вспоминая нежность оного голоса, нашептывающего мне мерзкие слова, и гнусную красоту тела сего демона.

И вот тогда-то схватил меня дьявол, воткнувши свои вилы в мой мозг, как топор в сердцевину дуба, и я почувствовал, что меня словно силой толкают в узилище, невзирая на моего ангела-хранителя, который то и дело дергал меня за руку и защищал от соблазна, но я противился его святому увещеванию и помощи, и вот потащили меня миллионы когтей, кои вонзились мне в сердце, потащили прямо в темницу.

И двери ее открылись предо мною, но не узнал я мрачных ее сводов, ибо ведьма с помощью злых духов или колдовства построила себе шатер из пурпурных шелковых тканей, полный аромата цветов и благовоний; в шатре возлежала она, роскошно одетая, и не было на ней ни ошейника, ни цепей на руках и ногах.

Я позволил снять с себя рясу и опустился в душистую ванну, после чего дьяволица обрядила меня в мавританское платье и угостила редкостными яствами, поданными на драгоценных блюдах и в золотых чашах... Азиатские вина, волшебное пение и музыка, тысячи льстивых слов проникали через мой слух в мою душу, а возле меня была она, ведьма, и ее нежные и мерзостные прикосновения вызывали в моем теле все новые и новые желания. Мой ангел-хранитель покинул меня!

С той минуты я жил лишь страшными лучами мавританских очей, упивался жаркими объятиями прелестных рук, лобзаниями румяных губ, каковые казались мне человеческими устами, и нисколько не боялся укуса жемчужных зубов, тянувших меня в самую глубину ада. Мне приятно было чувствовать на себе ни с чем не сравнимую ласку ее рук, и я не думал о том, что руки эти — сатанинские когти, я загорался, как молодой супруг подле новобрачной, не помышляя о том, что обручаюсь с гибелью вечной.

Я нимало не помышлял о мирских делах и господе, я лишь мечтал о любви, о нежных персях этой женщины, которая жгла меня огнем, и об адских вратах, куда мне не терпелось кинуться. Увы, братья мои, три дня и три ночи я был прикован к ней, любодействовал, и не истощалась сила чресл моих; руки ведьмы вонзались в меня, подобно жалу исторгая из моего дряхлеющего тела, из моих сохнущих костей все новые любовные соки. Сначала сия чертовка, дабы привлечь меня, пролила в меня некую медовую сладость, блаженство сотнями игл пронзало мои кости, и мозг костей, и жилы, и за оной игрой воспламенилась помраченная мысль моя, моя кровь и плоть.

И начал я поистине гореть адским огнем, словно клещами растягивались мои суставы, и несказанная, нестерпимая мерзость сладострастия разрешила узы моей жизни. Волосы сей дьяволицы, кои она рассыпала по бедному моему телу, лизали меня языками пламени, и косы ее казались мне прутьями раскаленной решетки. В этом смертельном наслаждении я видел перед собой ее пылающее лицо, она смеялась и говорила мне дразнящие слова. Я ее рыцарь, ее властелин, ее копье, светлый день, ее радость, ее молния, ее жизнь, и лучше меня не было у нее возлюбленного.

Она хочет еще теснее слиться со мной, войти в меня, или пусть лучше я войду в нее. Слушая то, я, ужаленный ее языком, высасывающим мою душу, еще глубже опускался в ад, где не мог сыскать дна. И когда у меня в жилах не осталось ни единой капли крови, когда душа моя едва трепетала в теле и жизнь стала меня покидать, чертовка, все такая же свежая, белая, румяная, сияющая, заулыбалась и сказала:

— Бедный дурень, вот ты думаешь, что я дьявол, а если я скажу тебе: продай мне душу свою за один поцелуй, разве ты не сделаешь того с радостью?

— Да, — сказал я.

— А если б тебе пришлось, чтобы и впредь быть со мною, испить крови новорожденных младенцев, набираясь сил, которые будешь расточать на моем ложе, ужели не стал бы ты сосать эту кровь?

— Да, — сказал я.

— А если бы ты захотел всегда оставаться моим любовником, веселым, как юноша в свои цветущие года, полным жизни, упоенным наслаждениями, погруженным в глубины удовольствия, как пловец в волны Луары... разве ты для этого не отрекся бы от бога и не плюнул бы в лицо Иисуса?

— Да, — сказал я.

— И если б тебе предстояло еще двадцать лет монастырской жизни, разве не променял бы ты эти двадцать лет на два года обжигающей любви всегда в таком приятном движении?

— Да, — сказал я.

И тогда я почувствовал, будто сотни острых когтей раздирают мою грудь и тысячи клювов хищных птиц клюют ее с клекотом. Затем меня внезапно подняли над землей, ведьма уносила меня, махая крылами, и говорила: «Скачи, скачи, мой наездник, крепко сиди в седле, держись за гриву, за шею твоей кобылицы, мчись, мой наездник, скачи, смотри — все скачет...»

И я увидел, как в тумане, земные города и, получив особый дар прозрения, увидел многих и многих мужчин в объятиях ведьм, блудодействующих в великой разнузданности, выкрикивая слова любви, и все, вцепившись друг в друга, сопрягались в страшных корчах. Тогда моя кобылица, с головой мавританки, мчась над облаками, показала мне землю, соединявшуюся с солнцем, порождавшим мириады звезд, где миры женского начала сочетались с мирами мужского начала, и вместо слов, кои говорят твари божии, оные миры грохотали громами, меча молнии.

Я несся все выше и видел над вселенной женское естество всех вещей, сочетающееся в любви с державным источником движения. И ведьма, издеваясь, кинула меня в самое средоточие сей ужасающей вековечной схватки, и я пропал там, как песчинка в море. А моя белая кобылица подгоняла меня: «Скачи, скачи, мой славный наездник, смотри — все скачет».

И уразумел я тогда, сколько ничтожен священнослужитель в том вихре зачинающихся миров, где во все времена притягиваются друг к другу металлы, камни, воды, эфиры, громы, растения, рыбы, животные, люди и духи, миры и планеты, и отрекся я от веры католической. И ведьма показала мне громадное пятно туманности, растекающееся по небу; то был, сказала она, Млечный Путь — капля небесного семени, отделившаяся от потока, пролитого в сопряжении миров. И я скакал дальше на взбесившейся ведьме при свете тысячи миллионов звезд и жаждал в этом стремлении слиться с природой миллионов существ. И от сего великого усилия любви я упал, сраженный, и, падая, слышал раскаты сатанинского хохота"