На пятом месяце врач бесплатной консультации проморгала осложнение в беременности. Ребенок совершенно здоровый, вес — 500 кг, пол — мальчик, сердцебиение — отличное. Отклонений в развитии — нет. Но и ребенка, считайте, нет. Врачи честно сказали — нашли бы проблему чуть раньше, смогли бы сохранить, а сейчас — уже все. Только аборт. Иначе мать не выживет.
Разбираю, что это было это уже месяц назад, а она, до сих пор, не может прийти в себя. Психотерапевты не помогают. Это уже был её сын, с ручками, ножками, фотографией на узи. Да, я знаю, пройдет время, и она успокоится, так бывает почти всегда. Это не отменит ошибки врача, не сотрет память, но будет другой ребенок и жизнь продолжится.
Когда я слушала, как она тихо плачет, я вспомнила другую историю — моей подруги. Она лежала в больнице со своей дочкой.
Расскажу ситуацию от первого лица, как тогда записала:
«В соседней с нами палате лежала девочка девяти лет — одна, без родственников. Я немного заботилась о ней тоже — ей хотелось помочь. Выражение лица у нее было такое, что сразу понятно: у нее беда, и беда не детская. Смотреть в глаза ей было не то чтобы страшно, но не по себе. Я не понимала, что может превратить девочку девяти лет в скорбящую старуху.
Она, конечно, была странная. Во всем: в поведении, в питании, в личной гигиене. У нее были странные привычки. Девочка воровала печенье и даже бутерброды, прятала под подушку. Я объясняла ей, что эти печеньки можно брать в любое время и есть сколько хочет. Она не умела есть ложкой, я сажала ее за стол со своим сыном, показывала, как это делать. Учила ее мыть самой голову.
Я узнала, что от этой девочки отказалась мать. У этой женщины еще двое старших сыновей, один из них заболел. Надо было ездить в больницу, тратить время, деньги, силы, еще и зарабатывать, а девятилетняя девочка ей явно в этом мешала.
Мать не обратилась к родственникам, к знакомым, не определила ребенка на семидневку, не попросила помощи у благотворительных организаций. Она решила проблему радикально — написала отказ от родительских прав. Отдала девочку в детдом. Сделала аборт на десятом году жизни ребенка. Сбыла с рук. Вот девочка была ее дочерью, а вот уже — нет, она мне не нужна. Уберите ее. Пусть ее заберет государство. Утилизируйте продукт аборта.
И девочка была в шоке.
В больнице она оказалась на диспансеризации перед детдомом, но в итоге провела там все лето: предательство матери спровоцировало тяжелый стресс, и это привело к проблемам. Во-первых, она постоянно и тяжело болела — когда я со своей была в больнице, у нее была осложненная пневмония. Во-вторых, появились и психологические проблемы — сознание ребенка «откатило» до состояния двухлетки. Поэтому она так странно себя вела. Поэтому я заново учила ее держать ложку, уговаривала, даже кормила сама. Девочка стала «чистым листом», будто дома ее и не учили никогда вести себя, мыться самой, держать ложку, ничему не учили.
Больше подробностей я не знаю, но, если бы они были, смогла бы я понять эту мать? Боюсь, нет.
Я, взрослая женщина, не понимала — КАК? Как эта мать ест, спит, пьет после такого, вообще дышит?»
Как-то это чудовищно несправедливо, когда тем, кто ждёт и хочет – извините, простите, врач ошибся, сейчас мы убьем вашего ребенка.
А у таких вот, которые делают «аборт» на десятом году жизни ребенка – трое.
И ни там, ни там, я не нахожу каких-то правильных, понятных, все объясняющих, успокаивающих слов.
ps: во второй части истории я не знаю подробностей - откуда (от мамы или из детдома или из какого-то приемника) девочка попала в больницу. как не знаю списка диагнозов или того, что было с девочкой дальше. только то, что уже записано и рассказано со слов.
Комментарии (9)