«Все мои изменения были только благодаря работе над собой... Я раскрыла свою красоту только через уход за волосами, ресницами и т.д. Я нашла свои сильные стороны. Этому я училась многие годы, и никто у меня этих знаний отнять не сможет».
Если бы такое заявление сделала 86-летняя София Лорен, вы бы захотели, чтобы она поделилась с вами своими знаниями?
Фото: Соцсети
Мне было бы интересно.
Увы, это заявление принадлежит не Софи Лорен, а Вике Боне.
А, значит, будет очень смешно.
Поехали!
Спалив в косметичке препарат, показанный при ранней менопаузе, Вика решила заработать баблишка и втюхать подписчицам свой авторский «Женщина на миллион».
У меня сразу возникает вопрос: а на миллион чего именно?
На миллион чего, по-вашему, выглядит сама Боня, когда, хлопая приклеенными ресницами и тряся пришитыми патлами, делает смелое заявление о естественности своего состояния, которое она -- лично мне, правда, непонятно, на каком основании -- именует красотой.
Фото: Соцсети
Даже под бронированными фильтрами мне бросается в глаза Бонькин птоз. Состояние кожи лица -- тряпка. Форма -- блин.
Плоское, тяжёлое, немолодое, отвратительно накрашенное лицо. Ну, какая тут красота? Тем более, природная.
Природная красота, которую женщина раскрыла через уход за собой, выглядит так:
Фото: Соцсети
А у Бони красоты отродясь не водилось: простецкое, беспородное лицо. Что было, что стало. Разве что постарела.
А тут ешё взяла и жопу свою квадратную и, на мой взгляд, пришитую всем показала в жалкой попытке доказать всему миру, что с фигурой у неё -- всё ок.
Фото: Соцсети
Да не окей там, даже близко не окей. Фото сексуальной и уверенной в себе Лорен для контраста с Боней я специально в центр коллажа поставила.
У Вики лицо висит, шея -- в морщинах, бёдра -- тяжёлые, круп -- могучий, загрубевший, плотный. В точности, как по моему любимому Оруэллу.
Пожалуй, процитирую:
Вот женщина опять приняла обычную позу – протянула толстые руки к веревке, отставив могучий круп, и Уинстон впервые подумал, что она красива. Ему никогда не приходило в голову, что тело пятидесятилетней женщины, чудовищно раздавшееся от многих родов, а потом загрубевшее, затвердевшее от работы, сделавшееся плотным, как репа, может быть красиво. Но оно было красиво, и Уинстон подумал: а почему бы, собственно, нет? С шершавой красной кожей, прочное и бесформенное, словно гранитная глыба, оно так же походило на девичье тело, как ягода шиповника – на цветок. Но кто сказал, что плод хуже цветка?
Во тут я с классиком не соглашусь. Ничего красивого я в таком теле не вижу.
А вы?
Впрочем, дело -- не в красоте. Оставим.
Что-то так жалко мне эту разменявшую пятый десяток Боню стало. Пожилая женщина, а всё трусы снимает, чтобы доказать, что жопа не висит, и продать тем, кто в том сомневался, какой-то там марафон за три рубля.
Бедная, бедная Вика. И смех, конечно, и грех.
Вы мне, мои хорошие, маякните, если я, потешаясь над Боней, заплываю за буйки. Ржать над Волочковой -- нехорошо: упавших не пинают. А вот над Боней, по-вашему, пока ещё можно посмеиваться, или она уже в одном уголке с Волочковой сидит, и к ней пора проявить милосердие?
Почему?
Комментарии (0)