широка и многогранна.
Людей с древности волновал вопрос, что делать, если женщина воспылала страстью к равнодушному мужчине.
Для пылающих мужчин рецепты были. Добиваться любви, преследуя даму и даря ей подарки, предлагал Овидий. Слагать поэмы и служить Даме - Петрарка. Лермонтовский Печорин украл Бэллу и окружил ее опекой, благодаря чему смог растопить ее сердце.
Женщина, которая взялась преследовать, одаривать, служить или захотела бы превратить мужчину в пленника, чтобы добиться его любви, приобретала трагикомичные черты.
Еврипид обошел тему с позором Федры, влюбившейся в своего пасынка Ипполита (сына Тесея от царицы амазонок).
Федра не добивалась Ипполита и не преследовала его, она пожаловалась кормилице о безумии, в которое ее вовлекла Афродита, рассказала о своей страсти к Ипполиту, которую сама она не собиралась открывать ему, а искала себе погибели.
Кормилица, пытаясь спасти Федру, призналась Ипполиту, в надежде, что юноша ответит Федре взаимностью и позволит ей избежать смерти.
Узнав о порочном желании мачехи, Ипполит пришел в такой гнев, что высказал ей в лицо презрительную речь.
Это известный стих:
О Зевс! Зачем ты создавал жену?
И это зло с его фальшивым блеском
Лучам небес позволил обливать?
Иль для того, чтоб род людской продолжить,
Ты обойтись без женщины не мог?
Иль из своих за медь и злато храмов
Иль серебро не мог бы сыновей
Ты продавать, чего который стоит,
Освободив жилища нам от жен?
Что жены зло, мне доказать не трудно.
Родной отец за дочерью, ее
Взлелеявши, чужому человеку
Приданое дает — освободи
Его от дочки только. Муж, конечно,
Отравленной украсив розой сад,
Ей восхищен бывает. Точно куклу
Иль алмаз фальшивый, он жену
Старается оправить подороже.
Но и мужей жена нищит, и только.
И хорошо, кому попалось в дом
Ничтожное творенье, чтоб ни злого,
Ни доброго придумать не могла.
Но умницы!.. Избави боже, если
В ней на вершок побольше, чем в других,
Ума, излишек этот Афродите
На пользу лишь — коварством станет он.
Напротив, та, которая природой
Обижена жена, по крайней мере,
На хитрости Киприды не пойдет
Приспешниц — вот от жен подальше надо.
Вы сторожить поставьте терема
Зверей, когда хотите, да не этих
Пособниц, зверь укусит, да не скажет,
А то хозяйка козни мастерит,
А нянюшка их по свету разносит…
(К хору, указывая на кормилицу.)
Не такова ль и эта тварь? Отца
Священное она дерзнула ложе
Мне, сыну, предлагать. Да после слов
Таких — иди к источнику и уши
Омой священной влагой. Если я
В себе заразу чувствую от звука,
От шума слов, так каково же сердцу
От грязи их? Но я благочестив,
И это вас теперь спасает, жены,
Поверьте, все бы ваши я открыл
Дела отцу, когда бы, как ребенок,
Сковать уста себе я клятвой не дал.
Простор теперь предоставляю вам,
Пока Тесея нет, и для признаний
Я не открою губ. Но вместе с ним
И я сюда вернусь — мне любопытно
Вас с госпожой увидеть, как царя
Вы будете встречать. Хотя образчик
Твоей, раба, я наглости видал.
(Бросив боковой взгляд на Федру.)
Так будьте же вы прокляты! Ни в веки
Я не скажу, что ненавидеть женщин
Сильнее невозможно, и меня
Пускай зовут хоть взбалмошным, покуда
Все те ж оне.
О смертные, иль жен
Исправьте нам, иль языку дозвольте
Их укорять, а сердцу проклинать.
Желая избежать позора, Федра повесилась в течение часа, перед смертью написав письмо, что Ипполит пытался изнасиловать ее.
Тесей проклял и изгнал сына, Ипполит погиб.
Важно заметить, что Афродита, наславшая безумие на Федру, хотела отомстить Ипполиту за то, что он не соблюдал ее культ, а чтил девственную Артемиду.
Во всех почти древних произведениях на эту тему есть противопоставление страсти и целомудрия.
Авторы чувствовали обязанность как-то оправдать холодность мужчин к обожающим их женщинам.
Вот как Ипполит в начале трагедии Еврипида (в переводе того же Анненского) обращается к Артемиде:
Прими венок, царица: в заповедном
Лугу, цветы срывая, для тебя
Я вил его… На этот луг не смеет
Гнать коз пастух, и не касался серп
Там нежных трав. Там только пчел весною
Кружится рой средь девственной травы.
Его росой поит сама Стыдливость.
И лишь тому, кто истинно стыдлив
Не хитростью, стыдлив душой свободной,
Срывать цветы там свежие дано:
Для слабых душ они не расцветают.
(Приближаясь к статуе и обнимая ее колена.)
Но, милая царица, для твоих
Волос златисто-белых их свивала
Среди людей безгрешная рука.
Один горжусь я даром — быть с тобою,
Дыханьем уст с тобой меняться звучным
И голосу внимать, лица не видя…
О, если бы, как начинаю путь
И обогнув мету, все быть с тобою…
А вот у Шекспира похожий сюжет приобретает иной ракурс.
В поэме "Венера и Адонис" сама богиня Венера (Афродита) становится Победительницей, воспылавшей страстью к юноше, преданному Артемиде.
Вся поэма состоит из двух эпизодов, в одном из которых Венера умоляет Адониса отозваться на ее страсть, тщетно, а в другом узнает о его смерти на охоте и оплакивает его.
Адонис пал жертвой ревности Марса, бога войны, влюбленного в Венеру и превратившегося в вепря.
Интересно увидеть, как сама богиня любви превращается в жалкое создание из-за неуважения границ пусть даже ничтожного смертного.
Мне нравится поэма в переводе П.А. Каншина, хотя он и не в рифму.
"На одну её руку накинут повод рьяного коня, под другою нежный юноша, который краснеет и сердится в смутной досаде и совершенно нерасположенный к затее; она красна и раскалена, как пылающий уголь; он красен от стыда, но холоден желаньем.
Она быстро прикрепляет кованый повод к сухому суку (о, как любовь проворна!); конь уставлен, она старается теперь привязать и всадника: она толкает его назад как желала-бы сама бить толкнутой, и заставляет его уступить силе, если не вожделению.
Лишь только он упал, она лежит уже возле него; оба опираются на бедра и на локти; она любовно поглаживает его щеку, он хмурится и начинает браниться, но она скоро смыкает ему уста и произносить прерывистым, сладострастным говором: "Если ты будешь сердиться, уста твоя не разверзнутся никогда".
Он сгорает от целомудренного стыда, она старается погасить слезами девственный жар его ланит, потом, своим легким дыханием и вея своими золотистыми волосами, осушивает их снова. Он говорит, что она нескромна, осуждает её неприличие; дальнейшую речь она душит своим поцелуем.
Как отощавшая орлица, ожесточенная голодом, рвет клювом перья, кости и мясо, потрясая крыльями и торопливо пожирая все, пока не набьет себе зоб или не ускользнет её добыча, так лобзает она ему лоб, щеки, подбородок; покончит - и начинает снова"
Адонис упрямо отворачивается от поцелуев и говорит с ней грубо: "отстань", "отпусть мою руку", "не тронь меня", "солнце светит мне в глаза и обжигает мое лицо", "дай подняться".
Но ее это распаляет все больше и больше. Она то срамит его, то угрожает ему бесцельной, бесплодной жизнью, если он не познает любви, то упрекает его, то приводит в пример богов, которые умоляли ее о любви, как она умоляет его, обычного смертного.
В какой-то момент Адонис презрительно усмехается, Венера видит ямочки на его щеках и ее охватывает полнейшее безумие от страсти.
Вот этот фрагмент в другом переводе (Курошевой)
Адонис усмехнулся, полн презренья,
Две чудных ямки подарив щекам;
Амур их создал, - в эти углубленья
Он лег бы, если б он убит был сам;
Заранее он знает непреложно:
Где жил Амур, быть мертвым невозможно.
Раскрылись, чтоб вместить ее любовь,
Две милых, дивных ямки на ланитах.
Безумной, ей ли обезуметь вновь?
Второй удар что значит для убитых?
Любви царица, ты любить должна
Улыбку, что презрения полна.
Что делать ей? Что ей сказать, постылой?
Слова иссякли, муки все растет;
Уходит время, прочь стремится милый,
Из рук ее он рвется, как из пут.
"О, сжалься! Приласкай!" - она взывает;
Но, вырвавшись, к коню он убегает.
Адонис хотел ускакать подальше от этой насильницы, однако она пригнала его коню кобылицу и конь, сорвавшись с привязи, кинулся за ней. Адонис не смог его поймать и вынужден был продолжить беседу с надоевшей Венерой, браня ее за то, что из-за нее он потерял коня и должен теперь искать его по лесу.
Венера продолжает приставать, Адонис отмахиваться от нее, убеждая ее, что все ее действия совершенно напрасны и не тронут его сердца.
В какой-то момент, предвосхищая приступ его гнева, она падает на землю и притворяется мертвой.
Адонису кажется, что она действительно потеряла сознание, он теребит ее щеки, пытается привести ее в чувство и, видя совершенно безжизненное тело, прибегает к последнему способу, целует ее в губы, чтобы проверить, не притворяется ли она. Венера тут же оживает и впивается ему в губы.
И дальше:
"Прекрасная царица", вымолвил он, "если ты питаешь ко мне какую-либо любовь, то сообрази мою дикость с моим незрелым возрастом. Пока я не узнаю себя сам, не старайся меня узнавать; рыбак щадит неразвитую молодь; мягкая слива отпадает, зеленая держится крепко или, будучи сорвана преждевременно, оказывается кислой на вкус.
"Взгляни: мировой утешитель уже докончил на западе, усталой походкою, свой дневный долг; овцы воротились в загон, птицы в свои гнезда, и черные, как уголь, тучи, заслоняя небесный свет, велят нам разойтись, пожелав доброй ночи.
"Позволь-же мне сказать: Доброй ночи! и ты тоже скажи; если ты скажешь это, получишь поцелуй". "Доброй ночи!" отвечает она и прежде, нежели он произносит: "прощай!" ему предложен уже сладостный залог разлуки. Ея руки окружают его шею нежным объятием; оба они теперь как-бы сплотились, стоя лицом к лицу.
Пока он, задыхаясь, не освобождается и не отстраняет от неё ту божественную росу, те сладкие коралловые уста, драгоценный вкус которых познали её жаждущия губы, пересытившие себя ими и все-же страдающия жаждой. Он был отягчен избытком, она изнемогала от жажды (их губы пылали вместе), и оба они пали на землю.
Тогда её быстрое вожделение овладевает своею добычей, питается ею обжорливо и все не может насытиться; её уста побеждают, его уста повинуются, платя ту дань, которой требует оскорбительница, ястребиная похоть которой так высоко ценит свой захват, что старается изсушить вполне сокровище его губ.
Ощутив сладость добычи, она предается грабежу с слепой яростью; её лицо пылает, кровь кипит и необузданное желание вызывает в ней отчаянную смелость, которая подвергает забвению все, прогоняет благоразумие, уничтожает румянец стыда и сокрушает честь.
В жару, ослабев, измучась её неистовыми объятиями, подобно дикой птице, усмиренной долгим обучением, или быстроногой козе, утомленной преследованием, или своенравному ребенку, убаюканному няньчиньем, он повинуется, не сопротивляется более, когда она берет все, что может, хотя и не все, чего желает.
Венера уже и одним только поцелуям рада.
Адонис надеется, что после вытянутого и выбитого поцелуя, она отстанет от него и отпустит его, но она не хочет отпускать, она требует еще, а когда он рвется уйти, просит обещать ей встретиться с ней завтра, а он говорит, что завтра идет с друзьями на охота на вепря.
Услышав про вепря, Венера понимает, что завтра он погибнет. Она умоляет его не ходить на охоту, он не хочет слушать, она просит его дать ей на прощанье любви, он глух.
До этого она говорил с ней коротко и грубо, а теперь говорит целую речь:
"Не зови этого любовью: любовь унеслась в небеса, с тех пор, как пышащее сладострастие захватило на земле её имя; под его простодушной личиной оно насыщается свежей красою, пятная ее позором; пыл этого тирана срамит ее и быстро губит, как гусеница нежную листву.
"Любовь радует, как солнечное сияние после дождя, а сладострастие действует, как буря после солнца. Нежная весна любви остается всегда свежею; зима сладострастия нагрянет прежде конца лета. Любовь не пресыщается, сладострастие мрет от обжорства; любовь - вся истина; сладострастие полно придуманной лжи.
"Я мог бы сказать более, но не смею. Текст стар, оратор слишком молод, - и потому я удалюсь с грустью; мое лицо полно стыдом, мое сердце досадой; мои уши, слушавшие твои распутные речи, горят теперь от своего проступка".
После этого, он вырывается из нежных объятий прекрасных рук, прижимавших его к груди, и бежит быстро домой через темную поляну, оставя влюбленную лежащею навзничь и огорченною глубоко. Подобно светлой звезде, падающей с неба, исчезает он в темноте из глаз Венеры.
Потом богиня теряет своего возлюбленного, хотя долго не верит, что Смерть посмела унести такого красивого юношу.
Она оплакивает его.
В поэме сделан акцент на противостоянии любви пошлой, плотской (платоновской Пандемос) и любви возвышенной, духовной (Уранос), но интересно так же проследить, насколько жалкой, глупой и слабой выглядит сама богиня, примеряя корону Победительницы, и каким светом и теплотой наполняется образ того, кто ее отвергает, несмотря на то, что и Венера и сам автор рисуют его хладнокровным и жестоким.
Про другие классические истории на эту тему расскажу потом тоже.
Но если у вас есть примеры, приводите, только, пожалуйста, из самой хорошей литературы.
И эти две истории Победительниц и их жертв тоже давайте обсудим. Как вам они?
Иллюстрация к посту - картина Рубенса "Венера и Адонис". Один из самых любимых мифологических сюжетов в классической живописи.
Комментарии (0)