Она шла по улице: худенькая, освещенная лучами солнца, в черной майке, похожей на рыболовную сетку, как носили в 90-е. Дешевый поролоновый лифчик под сеткой пытался создать видимость груди на тоненьком теле. Она могла бы даже показаться привлекательной, если бы не одна мерзкая деталь.
У нее было помятое лицо со следами всех возможных злоупотреблений. Такое лицо бывает и в 35, и в 25 тоже, если мало спать, много пить и плохо выглядеть.
Еще на ней была зеленая обтягивающая синтетическая юбка с имитацией запаха, с коричневыми разводами, и босоножки не платформе – радость каждой красотки в те времена. Волосы были несвежими, чем-то перепачканными и наскоро сложенными в «гульку» на затылке. Если сказать проще, у нее был вид дамы, которая активно кутила всю ночь, и возвращается домой под утро.
Она шла специфически – виляя бедрами, делая массу кокетливых движений. И эти, казалось бы, призывные движения чем-то не нравились мне, словно фальшивые ноты в музыке. И шмотки эти вызывающие, но дешевые мне не нравились тоже. Мне было-то лет 10, но я уже понимала, что есть какой-то подвох в виляющей бедрами полураздетой тетеньке, какая-то …грусть. Такая, какую чувствую дети в бездомных собачках, голодных и привязчивых.
Тогда на всех людных улицах стояли палатки-навесы, с пластиковыми стульями внутри. Там продавали пиво, орешки, шашлык и все остальное, что обычно необходимо выпивающим гражданам. Этим летним утром под навесом палатки не было никого кроме меня и дяденьки средних лет. Он внезапно проголодался и ел шашлык с большим аппетитом. Я даже вспомнить его как следует не смогу. Дяденька как дяденька, таких миллион. Возраст под пятьдесят, седеющие волосы, усы, очки, портфель, сандалии. Сидит, жрет. Пивом запивает, вроде как выходной. Небольшой городок, поэтому народу в это время на улице хер да маленько – все отсыпаются. Только я, дядечка, худая русалка в рыболовной сетке и продавщица ларька. Русалка приблизилась.
Села рядом с ним за пластиковый столик, попросила закурить. Дымила со знанием дела – демонстрируя запястья и пошло хихикая. Мне тогда подарили книжку Алана Пиза «Язык телодвижений» и я насчитала все кокетливые движения разом. Дядечка подыгрывал. Мне было не совсем понятно, что нужно еще не старой русалке от этого дядечки, но начало закрадываться адское подозрение. Докурив, она встала, вытащила заколку из волос, и встряхнула ими довольно привлекательно. Потом наклонилась к дядечке, и что-то прошептала ему на ушко. Я не слышала всего, но безотчетно понимала – речь о деньгах. Просила денег. Что предлагала? Скорее всего – себя.
И тут дяденька вскинул на нее горячие яростью глаза и очень четко и презрительно сказал: – Иди отсюда, говно!!!
Именно это слово. Оно гневно гремело в утренней тишине.
Я не знаю, хотел он бесплатных ласк, или презирал продажных женщин как класс, но слово он сказал с такой унизительной интонацией, что хуже не бывает. Сказал ей, а резануло меня. Даже не ударило, а именно резануло, оставило шрам. Мне хотелось спасти эту тетеньку, чтобы не просила, не унижалась, не виляла худенькими бедрами. Но сделать ничего было нельзя.
Продавщица в палатке вскинула на русалку ко всему привычные глаза. Но русалка уже удалялась, быстро, как напуганная собачонка.
С тех пор попытки просить денег у мужчин стали для меня вечным табу.
Комментарии (5)